В конце же передачи Регина Дубовицкая, окончательно распоясавшись, объявляет, что наша следующая встреча состоится ровно через неделю, пятого декабря.
Неужели потеря Михаила Евдокимова так на них повлияла? Хотя горе утраты цех скрывает хорошо. Держатся просто молодцами. Один только Владимир Вишневский («Парк юмора», ТВЦ, 2 мая) помянул Мишу добрым словом, не удержавшись, конечно, от шутки, что положение у него сейчас не хуже губернаторского.
А может, кто не знает, что такое «губернатор» и почему у него такое тяжелое положение? Это вот что. Это бракованный жеребец, который потомства давать не должен и используется для… ну как бы сказать — разогрева кобылы. А когда девушка готова, к ней ведут племенника. Поэтому «губернатор», или «пробник» — персонаж абсолютно трагический, порой он сходит с ума и даже кончает самоубийством.
Здесь можно привести множество аналогий, в том числе и политических. Но поскольку мы ограничены форматом жанра, я бы назвала таким «губернатором» именно передачу «Аншлаг», которая расщекотала нашу публику до состояния совершенно неприличного. И теперь впаривай ей, дурехе, что хошь. Ни Регине, однако, ни ее выползням трагизма это не прибавило, и живут они как у Христа за пазухой, довольные собой и друг другом. До чего дошли-то: в эфире называют Регину «мама». Как Распутин императрицу.
«Аншлаг», как чума, заразил жанр, растлил всех: актеров, авторов, публику. Ну эта-то дурой была, дурой и осталась. Ей палец покажи — и хорош. И тот был хорош, и этот прекрасен. И конечно, с одной стороны, это она, публика, голосует не умом, а всеми своими желудочками. А с другой-то стороны — это они, авторы, так ее научили. Тут проблема, конечно, вообще в природе публики. Буш, Бенни Хилл, «мама», «папа», «Клинское», ВВП… Бедные ластоногие.
Потому империя «Аншлага» и столь могуча есть, что люмпенизированна. В традициях российского двора не шибко грамотная девчоночка поистине воцарилась в эфире и подмяла под себя всё, что шутит.
Нарезки из того же «Аншлага» (в те же дни и в то же время) мелькали по разным каналам, в разных передачах. Винокур пел из утюга, Дроботенко из электробритвы ухмылялся, из зажигалки хлопотал мордой Гальцев, а уж «Новые русские бабки», как тараканы, перли вообще из всех щелей. Экономичная замена Жванецкого, Хазанова и «Лицедеев», вместе взятых. Содранная, замечу, совершенно с облика одного симпатичнейшего капустного дуэта из Нижнего Новгорода.
Раскрученность «бабок» можно объяснить только на уровне каламбура. Что, в самом деле, мужиков в юбках мы не видали? Маврикиевна с Никитичной на этом фоне — просто Чаплин и Макс Линдер, Сердючка — Луи де Фюнес. Идет стремительный процесс опрощения. Чем проще — тем смешнее. Чем ниже — тем ближе. Муж-пьяница, новый русский да попса. Бензин дорожает — папа Алсу новый клип снимает. Ну и задница, конечно, и гениталии, и дефекация — это обязательно. Это вообще улет. То есть полная готовность публики пойти в театр и умереть в нем от смеха, если на сцене кто-нибудь пукнет. Да погромче.
И смотрите, до какого негодяйства доходят эти говорящие ягодицы. Сладкая парочка Петросян — Степаненко валяет, как валенок, совершенно ублюдочный балаган, где «подобно гвоздю-с» — голова Виктора Коклюшкина торчит и ноет из дырки в ящике: «мозги российской эстрадной драматургии» (что бесспорно). И называет это "театр «Кривое зеркало» (ОРТ, 1 мая). То есть цепляет на лацкан бренд самого тонкого в истории русской комедийной сцены петербургского театра Александра Кугеля (где родилось понятие и слово «вампука»).
Оправдывая преемственность, Ваганыч запускает на орбиту мужичка с разными дудочками-трещоточками в гриме Ленина (у, пассионарий!). И этот «Ленин», сладко улыбаясь, играет на пиле… И я подскакиваю прямо до потолка. Потому что точно такую картину Игорь Иртеньев описал пятнадцать лет назад. Описал эту вампуку в «Елке в Кремле», где «часы на Спасской башне бьют бухие любера», и на пиле играет именно Ленин, который сам себе отец и мать, и полная деградация, и данс макабр.
И пазл неожиданно складывается. Все встает на свои места, и всему находится место. Юмор нашей страны, по счету третьей, считая с Горбачева, выродился не просто в юмор ластоногих. То есть не просто в потребу публики-дуры. Наш благородный юмор улиц, кухонь, капустников и КБ (чреватый КГБ) стал юмором подлого сословия в буквальном смысле слова.
Этому юмору продаются большие артисты и большие писатели. Был такой изумительный Женя Шестаков, писавший сумасшедшие, ни на что не похожие, поразительно смешные рассказы. Теперь он вырвался на эстраду и рупор ее — ТВ и сочиняет про пьяниц и геморрой, про гениталии и пукающих граждан, куда там Цапику… А милый, интеллигентный Ефим Шифрин, как говорится, «озвучивает» это в своем трехчасовом бенефисе (ОРТ, 2 мая)…
В этом юморе на огромные деньги гуляет огромная глупость, и ничтожества становятся королями.
На волне этого юмора вознесся в Кремлевский дворец Миша Задорнов. Русский мальчик, которого (публичная жалоба) смолоду зажимали евреи, а потом (тихо) облагодетельствовал Ельцин, за что и получил по мордасам 1 мая непосредственно из Кремля. Писатель, ворующий все, что лежит плохо, а особенно хорошо. Даже у меня тиснул про власть Мальчиша-Кибальчиша. Мне не жалко, бери, Миша, раз понравилось, мы ж не чужие люди, в один семинар ходили, к одному еврею, который тебя в люди вывел. А вот на операторов телевидения орать в эфире нехорошо, и называть их камеру, два часа подряд дающую твоей любимой России возможность любоваться твоим открытым русским лицом, называть этот прибор тварью — тоже стыдно. И чего уж так унижать тупых американцев, если выдаешь текст Марка Твена за свой?!
В общем, много чего в этом подлом юморе понамешано. Но и это бы не страшно. Мало ли чего мы навидались в жизни нашей, третьей по счету (если от Горбачева), страны. Детей вот только жалко. Два подряд КВНа, 1 и 2 мая, — татары, абхазы, грузины, чеченцы, белорусы, воронежцы, казахи, «лица уральской национальности» из Челябинска и другие — во где архипелаг-то. Кому-то кажется, что они играют. Только не Александру Васильевичу Маслякову. Этот понимает, что игра давно кончилась. И мрачен Гусман в жюри — знающий толк и в игре, и в юморе. Мрачен, как отец, который видит, что сын похож на соседа. Или даже на соседку.

Алла Боссарт